— Как стало очевидно в прошлом году, большой урожай для нас — это новая большая «беда». Как с ней справиться?
— Строить инфраструктуру для экспорта зерна за границу. Просто создать ее.
— Но ведь у нас на один такой урожайный год приходится два-три неурожайных, когда самим зерна не хватает. Получается, что вложения в инфраструктуру оказываются неэффективными…
— Что значит «не хватает зерна»? Зерна не хватать не может, поскольку при открытой экономике оно всегда лежит на мировых рынках. Если вы начинаете продукцию вывозить, на нее поднимается цена и в эту сферу начинают идти деньги. Сельскохозяйственная продукция — это же не нефть, которая кончилась и все. У нас в прошлом году банковские кредиты в сельское хозяйство выросли в шесть раз, в то время как в среднем по стране — всего в два раза. И это помимо олигархов, которые тоже начали инвестировать в сельское хозяйство. Зерно становится выгодным. Если вы при низкой себестоимости можете его вывезти и продать, то внутри страны вложения увеличатся, произойдет расширение производства и дефицита у вас никогда не будет. Так что, если мы хотим поднять свое сельское хозяйство, нам просто необходимо выбрасывать зерно на экспорт.
С другой стороны, в этом году у нас средняя урожайность и до 20 центнеров с гектара не дотянула. А в Англии на каменистых почвах получают по 60-70 центнеров. На наших черноземах мы вообще должны выращивать более 100 центнеров с гектара. Ведь в той же Англии на черноземах даже пшеницу не сеют, а только огородные культуры. Климат влияет на урожайность только тогда, когда у вас экстенсивное производство. Если применять передовые технологии, вносить больше удобрений, то влияние климатических факторов снижается до минимума. И потом нам Ростова, Кубани, Алтая и Оренбурга, где климатические условия подходящие для выращивания зерновых, с лихвой хватит, чтобы и себя прокормить, и полмира завалить нашей пшеницей. Зачем выращивать ее в Подмосковье, где урожайность 10 центнеров с гектара?
— Где же нашему сельскому хозяйству взять средств на передовые технологии, на современную технику, да еще на то, чтобы портовую инфраструктуру создать?
— Сегодня зерновые хозяйства имеют по 200-300 процентов рентабельности. В нефтяном бизнесе такого нет. Не такие уж они у нас бедные, как кажется. А как же не жаловаться на бедность, если поэтому постоянно дают дотации? Вот и считается у нас, что наш аграрный сектор убогий и бедный, климат плохой, ну как можно не дать? В этом году в реальных ценах, то есть без учета инфляции, в бюджете предусмотрен 15-процентный рост дотаций. А номинально увеличение составит 29 процентов. В сельском хозяйстве уже три года идет 5-процентный рост. Почему же там нет денег? Вот сейчас большой урожай практически обвалил цены на зерно. Но вместо того, чтобы строить терминалы для вывоза, Министерство сельского хозяйства проводит бесполезные интервенции.
— Вы считаете, что интервенции, которые были проведены в ноябре, не достигли своей цели?
— Они были все равно, что мертвому припарка. Мы как раз проводили исследования, и получилось, что цены на те сорта зерна, которые закупались правительством, падали именно в то время, когда шли интервенции. Восстановились цены до прежнего уровня только в середине декабря. В то же время на закупки была израсходована сумма, достаточная для строительства портового зернового терминала.
— А где лучше всего строить эти терминалы?
— Насколько я знаю, наши трейдеры заинтересованы в первую очередь в балтийском направлении. Из Сибири зерно вывозить лучше именно там. Однако на Балтике сейчас строится новый порт, а зернового терминала там не предусмотрено. Может быть, стоит строить терминалы и в направлении на Китай. Это должны решить бизнесмены. Мы сейчас только еще прощупываем те рынки, где нам может быть выгодно работать.
— Может быть, стоит не строить терминалы, а направить излишнее зерно для внутреннего потребления, например в животноводство?
— А как в рыночной экономике это можно сделать? Экспортными пошлинами? В нашем животноводстве рентабельность всего 2-3 процента. Соответственно, если фуражное зерно вы будете вынуждены продать животноводам по низким ценам, то потеряете практически всю свою рентабельность, а в животноводстве она все равно окажется прежней, и население будет вынуждено дотировать эту отрасль. Разве это правильно? Не проще ли свернуть животноводство, которое так и не смогло подняться за три года благоприятного ценового разрыва, и покупать мясо там, где его умеют делать? Например, в США на тонну кормов выход мяса в два раза больше, чем в России, а продуктивность молочного животноводства в Европе выше раза в три.
— Конечно, уже давно известно, что наше животноводство сильно уступает по показателям развитым странам, но как же быть с таким понятием, как продовольственная безопасность? Мясо-молочная отрасль за годы реформ пострадала, наверное, сильнее всего, но неужели ее нужно угробить окончательно?
— Что значит «угробить»? В рыночной экономике нет такого понятия. Просто раньше мы искусственно поддерживали этот вид производства, а теперь оказалось, что другие сферы в наших условиях гораздо более эффективны. К тому же не все животноводство нерентабельно. Производство мяса птицы в прошлом году увеличилось на 15 процентов. А тот мясной скот, который чиновники из Министерства сельского хозяйства завезли несколько лет назад из Венгрии и Канады, в прошлом году пришлось отправить под нож. У нас никогда не было развитого мясного животноводства, даже до революции. Для производства мяса нужна определенная культура, кадры, а сейчас, когда мы вообще никого не учим производственной культуре, открывать новый сектор — просто нелепица. Ничего нет страшного в том, что Россия нашла себя в сфере зерноводства и не может производить рентабельного мяса. Это все вопрос счета.
Что же касается вопроса продовольственной безопасности, то я давно уже не могу понять, что это такое. Мы едим продукты, в которых сельскохозяйственного сырья от силы процентов 30, остальное — труд, электроэнергия, металл и т.д. В колбасе у нас мясо импортное, в йогуртах из нашего только молоко. В Японии есть прекрасные высокопроизводительные заводы-автоматы по производству продуктов питания. Но страна на 100 процентов зависит от чужих энергоносителей. И если прекращается подача электроэнергии на эти заводы, то производство питания там будет прекращено. Все в мире зависят друг от друга. И чем больше таких связей, тем меньше у кого-либо возникает желания перекрыть кому-то кислород. Если Европа откажется продавать нам продукты, то мы перестанем поставлять ей газ, а питание закупим где-нибудь в Латинской Америке. Как только страна пытается стать самодостаточной, то ее очень легко удушить, как это и произошло с Советским Союзом. Страшно не то, что не хватает каких-то товаров, а то, что нет денег, чтобы их купить, как с продовольствием в Сомали.
— Можно ли рассчитывать, что наша страна сможет вернуться на те рынки, которые раньше занимал Советский Союз?
— Здесь нам нужно бежать быстрее Украины и Казахстана. Но главная наша проблема состоит в том, что наше государство в сельскохозяйственной сфере проводит ярко выраженную антиэкспортную политику, и ситуация только-только начинает меняться к лучшему в силу того, что нам наконец удалось убедить премьер-министра и руководителей Министерства сельского хозяйства ее пересмотреть. Ведь у нас до сих пор преобладает такая психология: вывезем — самим не хватит. Когда я зарубежным коллегам рассказываю, как наша страна ограничивает экспорт сельхозпродукции, меня никто не понимает. Любая, самая отсталая страна стремится вывезти продукцию, поскольку это — расширение внутреннего производства, валюта, а мы стремимся ограничить экспорт.
У нас страна, в которой существуют двойные тарифы на сельскохозяйственную продукцию, двойные тарифы на железнодорожный транспорт, долгое время существовали лицензии на экспорт, федеральные и региональные, нет гармонизированных стандартов и специальных сертификационных агентств за рубежом.
— Но отсутствие необходимых институтов или, наоборот, наличие большого количества специальных лицензий говорит о том, что этот процесс скорее тормозит бюрократия, которая таким образом хочет иметь свою долю в высокодоходных экспортных операциях…
— Это понятно, так оно и есть. Но под это подводятся теории о продовольственной безопасности, о дефиците внутри страны, о спекулятивном характере наших экспортеров. Те, кто устанавливают такие правила, воруют на этом, но объясняют, что воруют на пользу народу, поскольку экспортные лицензии призваны ограничить вывоз, иначе все вывезут и ничего не останется. Но в рыночной экономике внутреннее потребление никак не связано с экспортом. А на рынке нельзя мелькать время от времени, иначе понятно, что вы — ненадежный партнер, и дела с вами никто иметь не будет.
